![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Доброе утро - и со Старым Новым Годом!
Или про два способа пробуждения. На вчерашнюю загадку http://gasterea.livejournal.com/122556.html?thread=1477052#t1477052 дал ответ только многоуважаемый ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
crusoe - и то, потому что знал. А ведь это такой чудный и полезный глагол, описывающий примерно то же, чем занималась Юзефа с Сашенькой Яновской, только без лохани.
А вот собственно и цитата из Крэнфорда, о мальчике, нанятом, чтобы оберегать дом от мифических грабителей "he was a very sound sleeper, and generally had to be well shaken or cold-pigged in a morning before they could rouse him"
Кстати, почитать Гаскелл в оригинале можно здесь: http://www.gutenberg.org/browse/authors/g#a220
А вот самое замечательное январское стихотворение для хорошего настроения, я понимаю, что все его помнят наизусть, но у меня тут возник вопрос к френдам-пушкинистам, литературоведам и историкам, так что если кто может помочь, буду очень благодарна (а заодно подшумок и стихи повешу). Есть ли хоть какие-нибудь текстовые свидетельства о том, чтобы аристократическая публика (пусть даже только русофилы), когда-либо (не в путешествиях/военных походах) у себя дома спала на печных лежанках в первой половине XIX века?
Тем, кто еще не догадался, что за стихи, сюда
ЗИМНЕЕ УТРО
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный -
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела -
А нынче... погляди в окно:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.
Вся комната янтарным блеском
Озарена. Веселым треском
Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?
Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня
И навестим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня.
1829
crusoe - и то, потому что знал. А ведь это такой чудный и полезный глагол, описывающий примерно то же, чем занималась Юзефа с Сашенькой Яновской, только без лохани.А вот собственно и цитата из Крэнфорда, о мальчике, нанятом, чтобы оберегать дом от мифических грабителей "he was a very sound sleeper, and generally had to be well shaken or cold-pigged in a morning before they could rouse him"
Кстати, почитать Гаскелл в оригинале можно здесь: http://www.gutenberg.org/browse/authors/g#a220
А вот самое замечательное январское стихотворение для хорошего настроения, я понимаю, что все его помнят наизусть, но у меня тут возник вопрос к френдам-пушкинистам, литературоведам и историкам, так что если кто может помочь, буду очень благодарна (а заодно подшумок и стихи повешу). Есть ли хоть какие-нибудь текстовые свидетельства о том, чтобы аристократическая публика (пусть даже только русофилы), когда-либо (не в путешествиях/военных походах) у себя дома спала на печных лежанках в первой половине XIX века?
Тем, кто еще не догадался, что за стихи, сюда
ЗИМНЕЕ УТРО
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный -
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела -
А нынче... погляди в окно:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.
Вся комната янтарным блеском
Озарена. Веселым треском
Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?
Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня
И навестим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня.
1829